Нам надо выйти из информационного пузыря

Этого не стоит стыдиться, но это надо иметь в виду: каждый из нас живет в информационном пузыре. Более того – каждый его сам себе и создает. Я, например, – точно. Просто я слишком долго работаю в медиа – года с 1983-го, и поэтому, как хирург или психиатр, стараюсь на дом работу не брать. Кому охота вечером на семейном столе видеть чью-то отпиленную ногу? 

И все равно вот уже месяца два к монитору подходишь, как к мине, которую сорвало с якоря где-то под Одессой. Стоит открыть браузер, и понеслось… На самом деле, если раньше мы все время говорили об информационной безопасности, то сейчас впору говорить о безопасности уже психологической, и даже психиатрической.

Кошмар-кошмар – покайтесь, мы все умрем, ты виноват во всем, мы не переживем новых девяностых, срочно купить сахар и тушенку, кровавые мальчики, братские народы – вражеская пропаганда усиливается, чтобы свихнуть вам мозг. Впрочем, стараются и друзья, и тем более родственники – каждый из них прибегает со своей паникой именно к вам. Информационный пузырь определенно перестал быть зоной комфорта, а превратился в изолированную комнату в психушке, где вместо матрацев – сплошные ржавые гвозди и битое стекло, которые вам старательно подсыпают каждый день.

И тут у меня реально кончился сахар. Насколько я понял из интернет-картинки, сейчас меня встретят пустые полки, безумные старухи с колясками, рыщущие в поисках пятого килограмма сахара и банки тушенки из неприкосновенных запасов 1946 года.

Вышел на набережную канала Грибоедова. На нем, оказывается, уже нет льда – только чайки и голуби, за которыми никто не охотится. Мимо идут молодые, хорошо одетые пары – ну, то есть в том, что у них теперь называется «хорошо», – что-то между сумкой «Гуччи» и китайскими трениками. Они так по всему миру одеты. Обсуждают между собой учебу и куда пойти в субботу. Ни слова про голод, Макдональдс и мобилизацию с 16 лет. 

В особняк, который давно отдали под культурный молодежный центр, хипстерня привезла пульты и колонки. Выгружает. Это значит, что бас до нашего двора будет долетать часов до четырех ночи. По улицам никто не бегает голый и босый, на «зебре» даже пропустили одного пешехода. Смольный не охвачен пожаром. Потому что сегодня, оказывается, наконец, вымыли весь Английский проспект, а лёд сам сошел.

А это вам не Невский – сюда даже китайские туристы не добираются. Только китайские разведчики – потому что тут консульство КНР. Вот один гуляет вдоль канала и слушает по радио свои китайские разведывательные передачи. Наш китайский ресторан на углу Канонерской не ушел с российского рынка.

В круглосуточном магазине вижу плоды манго. Точно такие же отвратные и резиновые, как в Германии, и в Австрии, и всюду, где разгуливает «Монсанто». Никого вообще. От безделья продавщицы показывают, в каком углу сахар. Я беру самый патриотический из всех тамошних сахаров – «Русский» в кусках. На меня никто не смотрит осуждающе и паникерски. Осмелев, я вижу, что тут же продают мороженую бруснику – вот он, вкус камчатского детства. Но нужен теперь сахар-песок. Тщательно оглядевшись на предмет старух с колясками, беру еще и пакет сахара-песка. Теперь я точно паникер и спекулянт на «Авито». Но всем на меня наплевать и даже тому парню с бейджиком, который никогда не говорит по-русски, но зато ловко раскладывает помидоры.

На эту тему
• Как возникли информационные войны
• Как выиграть первую антироссийскую инфовойну
• Принуждение к модерации

А с другой стороны, вот я думаю, а с какой стати в нашей стране не должно быть сахара? Мой прапрапрапрадед Иван Акимович вообще первым придумал тут сахарную промышленность из свеклы, а свекла растет. Или крабов – я сам ловил этого краба в Охотском море центнерами. И рыбу. Тут пляжей теплых нет, а рыбы – сколько угодно. И икры.

Кстати, о бутербродах: надо хлеба срочно купить, а то, говорят, финский «Фацер» свернул тут бизнес по выпечке. В булочной-кофейне все еще пахнет кофе, и он определенно лучше того, что нам давали на Тихоокеанском флоте. Беленькая девочка в маске за прилавком помогает выбрать хлеба – я все время ошибаюсь в сортах. Внимательно смотрит – нет, не на мои два кило сахара, а на фотоаппарат на плече, и говорит:

– А что вы снимаете?

– Дома.

– Архитектуру, значит…

– Да, а почему вы спрашиваете?

– А я делаю сейчас портфолио полароидных снимков, – говорит она, не забывая пробивать чеки за кассой.

– Как Уорхол?

– Как Уорхол.

Беру кофе, и дальше мы говорим про Мэн Рэя, Родченко, Архипенко и даже Хокусая. Я не забываю втюхать ей подписку на мой Телеграм-канал. В какой еще стране и городе девочка за кассой будет говорить с тобой про Уорхола и Родченко? Но чтобы подписаться на канал, этой девочке нужно зайти в интернет, который переполнен жовто-блакитными флагами и требованиями срочно пожертвовать денег на оружие, чтобы убивать русских солдат. Или наткнуться там на Урганта или на Латынину. И на белокасочные фоточки из Бучи. На всю эту ерунду, которой вас пытаются свести с ума в вашем, нашем и моем информационном пузыре.

Так что просто выйди на улицу, посмотри нормальным людям в глаза. Поговори. Купи еще три банки вареной сгущенки – она всегда пригодится. Это же вкус детства. Мы тут – в своей стране. И пока мы тут – разберемся со всей фигней.